Интерлюдия 7 (Ханна)

— Пошла! — гаркнул по-турецки солдат, сильно ткнув её стволом меж лопаток. Он был вдвое выше неё и гораздо сильнее. Сопротивляться бессмысленно, будь он даже без оружия. Спотыкаясь, она поплелась сквозь чащу деревьев и кустарника. Ветки царапали ей лицо и руки.

«Иду по линии, одна нога перед другой» — твердила себе Хана. Она потащилась вперёд, и ноги как будто свинцом налились. Иголки с деревьев и кустов царапали кожу. Даже тонкие веточки были грубыми, колючими, цеплялись за платье и носки, впивались сквозь одежду и кололи её необутые ноги.

— Шевелись! — пригрозил солдат. Он произнёс что-то ещё, более длинное и сложное, но Хана плохо знала турецкий и не поняла, что он хотел сказать. Она оглянулась через плечо и увидела, как солдат вернулся назад, стараясь ступать по её следам. Он чётко разъяснил значение своих слов, махнув оружием в сторону остальных детей, согнанных в кучку посреди полдесятка других солдат. Если она не пошевелится, за это заплатит кто-то другой.

За семь лет жители её села уверились — и, как показало будущее, напрасно, что живут достаточно далеко и изолированно среди долин и лесов, чтобы худшие схватки войны обошли их стороной. Несколько часов назад с этой иллюзией пришлось расстаться самым болезненным образом.

Её спрятали в погребе рядом с домом. Она слышала крики и стрельбу. Слишком много стрельбы, учитывая, как мало было в селе исправного оружия. Оружие и патроны слишком дороги для тех, кто живёт лишь тем, что сможет добыть охотой или вырастить. Да и ехать за такими покупками в ближайший город было опасно. У них было совсем немного трофейного оружия, которое удалось выменять на припасы и медицинскую помощь, у партизан, проходивших через деревню. А тем, у кого оружие и было, недоставало навыков и опыта. Все надеялись, что партизаны не дадут врагу зайти так далеко.

Она торопливо сделала ещё один шаг. Ветка хрустнула под ногой, и Хана вздрогнула и тихонько заскулила.

Когда вражеские солдаты нашли её в подвале и загнали в группу с остальными девятью детьми из деревни, она знала, что её родители или умирают, или уже мертвы. Пока солдаты вели их по деревне в лес, она шла, уставившись себе под ноги, слезы лились по щекам. Она не желала смотреть на кровь, на мёртвые тела, усеявшие её родную деревню. Всю свою жизнь она провела здесь, среди этих людей.

Она обшаривала взглядом землю под ногами, но не знала, что искать. Земляной холмик? Бечёвку? Плотный участок сухих, бурых иголок? Она сделала ещё один шаг, ожидая худшего. Когда ничего не произошло, она шагнула ещё раз и снова приостановилась.

Совсем недавно она видела издалека, как Кован, толстый мальчик постарше, который когда-то дразнил её, сделал шаг вперёд, и его нога провалилась под землю. Он закричал, и Хана с остальными детьми бросились к нему, и попытались вытащить, но их попытки только усилили его вопли и истерику. Пока солдаты молча наблюдали за ними со стороны, Хана вместе с остальными детьми скребла руками жёсткую, каменистую землю, открывая взгляду деревянные колья, уложенные по краям ямы. Часть колышков торчала из стенок остриями вниз, другими было утыкано дно ямы — они-то и проткнули ногу мальчика. Те, что торчали из стенок, прогнулись, когда Кован наступил на них, но при попытках вытащить ногу обратно их острия глубоко вонзились в неё. Она знала о таких ловушках — их оставляли партизаны, которые их защищали, и охотники из её деревни. Ловушки были повсюду: в лесу вокруг деревни, возле дорог и в местах, где могут проходить враги. Она как-то раз случайно услышала, как один из бойцов рассказывал её отцу именно про эту ловушку. Ей снова и снова повторяли, что из-за этого в лесу играть нельзя, и если ей понадобиться пойти в лес, то обязательно нужно позвать с собой взрослого. Только когда Хана увидела, что произошло с Кованом, она осознала всю серьезность тех предупреждений.

Они долго пытались откопать его ногу, освободить её, но чем больше им открывалась его израненная нога, тем яснее понимали, что с такими ранами и потеряв столько крови, ему далеко не уйти. Это было безнадежно, но ведь они же ходили вместе с Кованом в школу. Они виделись с ним каждый день.

Их усилиям положил конец солдат, выпустивший Ковану пулю в лоб. Второй погибший за сегодня ребенок.

Следующей для проверки тропы выбрали Хану.

Она стиснула руками подол своего платья, комкая ткань в ладонях, всё ещё покрытых грязью и царапинами из-за попыток освободить Кована. “Одна нога впереди другой”. Все её чувства обострились. Она с особой чёткостью слышала шуршание грязи под ногами, царапанье еловых иголок по ткани платья. Она чувствовала солнечное тепло, согревающее кожу, когда она ступала там, где свет проглядывал сквозь еловые ветви.

Она с усилием моргнула, чтобы смахнуть слёзы с глаз. Так глупо. Ей нужно было чётко видеть. Любой намёк. Хоть какую-нибудь подсказку, чтобы заметить ловушку. Рыданиями она уж точно себе не поможет.

“Одна нога впереди другой”.

Она остановилась. Ноги не повиновались ей. Она испуганно огляделась вокруг.

Хана совершенно точно знала, что если она сделает ещё шаг — умрёт.

В этой уверенности не было никакой логики, никаких явных причин, никакой зацепки. Этот участок леса ничем не отличался от других. Подложка из красно-бурых иголок под ногами, деревья и кусты, обступающие её.

Но она точно знала. Если она шагнет вперёд, влево или вправо, она попадет в ловушку. В яму, как ту, в которой оказался Кован, или на взрывное устройство, которое унесло жизнь Ашти. Ей, по крайней мере, не придётся долго страдать.

Солдат, который наблюдал за ней с небольшого расстояния позади, выкрикнул знакомое слово “Шагай!”, которое было одновременно и угрозой, и приказом.

Хана огляделась вокруг, от страха её замутило. Она искала хоть какую-то подсказку, куда идти, как двигаться дальше.

Она понимала, что прямо сейчас её убивать не станут. Она не могла идти дальше, это было физически невозможно, будто её ноги пустили корни в землю, как деревья. Солдаты заставят её смотреть, как они будут пытать одного из детей, пока он не умрет. А затем примутся за следующего. Или за саму Хану, пока один из детей не сдастся и не пойдет вперед, прокладывая им дорогу ценой собственной жизни.

— Ша…

Она увидела нечто громадное.

Оно было большим не в том смысле, в каком бывают большими деревья или горы. Его размеры были больше, чем она была способна увидеть и почувствовать. Она словно видела нечто, что было больше, чем целая планета, оно вообще было непредставимо огромно, оно простиралось вдаль. Хана не могла лучше описать то, что она воспринимала. Нечто было окружено множеством собственных зеркальных отражений, но каждое отражение существовало в одном и том же месте. Некоторые из них двигались по-другому, и иногда, очень редко, одно из отражений вступало в контакт с чем-то, с чем не вступали другие. Каждое из отражений было таким же реальным и ощутимым, как и остальные. И это всё делало это нечто таким громадным, что она не смогла бы его описать, даже будь она учёным, который сотню лет провёл в лучших библиотеках мира.

И оно было живым. Нечто живое.

Она знала — ей даже не пришлось раздумывать над этим — что каждое из этих отражений или расширений целого было такой же его неотъемлемой частью, как её рука или нос были частью её самой. Каждая часть была под контролем этой сущности и двигалась с определённым намерением и целью. Как будто эта сущность существовала во всех своих возможных отражениях одновременно.

«Оно умирает», — подумалось ей. Самые дальние отражения существа отпадали и рассыпались на части, пока оно плыло в пустом безвоздушном пространстве, не двигаясь, а хитроумно проталкивая себя через бытие, содержащее её отражения, сжимаясь в одном месте и разбухая в другом, перемещаясь со скоростью выше, чем скорость света. При её движении отдельные частички и фрагменты отлетали от целого, как отлетают на ветру семена от непостижимо огромного карахиндибы, одуванчика. Семена более многочисленные, чем пылинки на всей Земле.

Один из этих осколков, казалось, начал расти, становился всё больше, заполняя её сознание, пока полностью не поглотил все её чувства. Как будто Луна падала на Землю. Падала прямо Хане на голову.

— …гай! — глазом не моргнув, закончил команду солдат.

Хана вздрогнула. Она всё ещё была в лесу, руки зудели от царапин, ноги болели от ходьбы. Сердце часто билось, от страха она чувствовала горечь во рту.

Воспоминание уже таяло. Происходило ли это вообще? Чем сильнее она старалась вспомнить, тем быстрее оно ускользало. Это было похоже на пробуждение посреди сна, но такого зыбкого, что даже мысль о том, что она спала, стремилась покинуть её разум.

Солдат что-то кричал своим товарищам, слишком сложное для её понимания. Хана позволила остаткам воспоминания ускользнуть от своего внимания. Главное происходило здесь и сейчас. Либо она шагнёт вперёд и умрёт, либо она останется на месте и кто-то другой умрёт из-за её трусости. Она очнулась от своего ступора, и только слабый след мысли, что нечто только что произошло, остался у неё. Возможно, она сможет шагнуть вперёд.

Она подняла ногу…

…и остановилась. Что-то было на её пути. На уровне груди висело расплывчатое пятно, яростно сверкало и переливалось. Она опустила ногу на место и уставилась на быстро сменяющееся чёрно-зелёное мерцание.

Она дотронулась до него и почувствовала тяжесть в ладони. Пальцы сами сомкнулись на предмете, почувствовали его тепло. Такое чувство, будто гладишь дружелюбную собаку. Странная мысль, особенно если учесть, на что она смотрела.

Оружие, полированная серая сталь. Что-то знакомое. Похожее на те маленькие пистолеты, которые она видела у партизан.

«Я не смогу им воспользоваться». — спокойно подумала она, — «Если я попытаюсь, они убьют остальных в ту же секунду, как я выстрелю».

Пистолет замерцал, опять стал расплывчатым пятном чёрного и зелёного цвета, затем принял другую форму. И такое она тоже видела. Один из партизан разговаривал с Ханой и показывал ей английский журнал про оружие, — так он пытался наладить отношения с её старшей сестрой. Этот пистолет был таким же, как и предыдущий, но на стволе была металлическая трубка, почти в два раза увеличивающая длину оружия. Эта трубка, как знала Хана, делала оружие более тихим.

Остальные дети и солдаты были далеко позади. План всё ещё казался почти невозможным, но…

— Шагай! — прокричал солдат за её спиной. — Шагай, а не то…

Она резко развернулась, удерживая оружие обеими руками. Ей понадобилась секунда, чтобы прицелиться, и застигнутый врасплох турецкий солдат дал ей как раз достаточно времени, чтобы нажать на курок.

Ханна резко распахнула глаза.

“Вот почему я не сплю”.

Она заметила, что всё ещё была в костюме, встав с постели и направившись к ванной. По крайней мере, у неё хватило здравого смысла снять с себя шарф, чтобы не задохнуться во сне.

Она была единственной, кто помнил. Все остальные забыли это непостижимо огромное существо, если они вообще были удостоены чести мельком на него глянуть. Она не могла быть уверена в этом. Если кто-нибудь ещё это и видел, они неминуемо забыли бы об этом ещё до того, как смогли собрать свои мысли, чтобы кому-то рассказать. И она тоже должна была забыть.

Но она помнила. Она потрогала боевой нож, вложенный в ножны на бедре, будто чтобы напомнить себе о его существовании. У неё были подозрения насчет своего дара: её сила взяла часть её души и придала ей форму оружия. Самые злые её части, самые детские, те части, которые могут спать, и те, которые могут забыть. Она представила себе, что нож на её бедре спит и видит сны вместо неё. Она могла провести целый год без необходимости остановиться и отдохнуть, положив голову на подушку.

Закрывая глаза и позволяя себе расслабиться она делала это не потому, что ей необходим был сон, а потому, что все люди должны спать. И даже в этом случае она никогда не видела сны. Вместо этого она вспоминала, её мозг с идеальной четкостью проигрывал события из прошлого. И по странной прихоти судьбы, она помнила это нечто, и она помнила, как забывала его, как бы парадоксально это ни звучало.

И она никогда никому об этом не расскажет.

Она убила солдат, которые держали в заложниках остальных детей из её деревни. После первого солдата она притворилась, что испугалась, что увидела в лесу партизан. Затем она улучила момент, когда солдаты были слишком заняты, наблюдая за местностью, и перестреляла остальных из автомата. Она не считала, что поступила плохо, и не теряла сон из-за того, что в перестрелке погиб ещё один ребенок, Бехар.

Конечно, это подразумевалось само собой, она сожалела о погибших. Но виноватой себя она не чувствовала. Семеро из десяти детей вернулись из лесу благодаря ей и её дару. Они пришли обратно в деревню, убрали мертвые тела и сделали всё возможное, чтобы сберечь продукты пока к ним снова не придут партизаны.

Хана заставила остальных детей поклясться, что они никому не расскажут о её даре. Она знала, что в этом случае её завербуют партизаны и будут использовать её способности. Неважно, что за способности она получила — она чувствовала, что они ей даны не для этого.

Когда партизаны вернулись, они увидели, в каком состоянии находятся дети, и решили срочно их эвакуировать. Они забрали детей в город, и один из них проследил, чтобы Хану и других детей отправили в Великобританию, куда направлялось большинство беженцев. Там они разделились — одного за другим детей отправляли в сиротские дома и приюты. До Ханы очередь дошла поздно, она была практически последней, когда отправилась на самолет, к своему новому дому. Там-то и начались трудности. Она прошла через какую-то арку — позже она узнала, что это был металлоискатель — и прозвучал сигнал тревоги. Охрана нашла на ней оружие, которое она не могла бросить или оставить где-нибудь, и Хану отвели в другое место. Тщательно допросили. Потом отвели её в ванную, перед возвращением в комнату для допросов снова обыскали. И нашли тот же пистолет, что отобрали у неё полчаса назад.

Дальше всё происходило очень быстро. Её выручил один американец в военной форме. Он забрал её в Америку, проследил, чтобы её удочерили. Когда организовали три первые команды Стражей, она вошла в их число. Когда она в первый раз вышла в костюме, то знала от силы только алфавит, числа и сотню слов по-английски.

Ханна склонилась над раковиной и умылась. Затем нашла зубную щётку, почистила зубы. Прошлась зубной нитью. Почистила язык. Слишком легко забыть о таких мелочах без промежутков сна, которые разбавляют бесконечность дней. Лучше заниматься такой рутиной слишком часто, чем забыть про неё. Она прополоскала рот специальной жидкостью, затем оскалила зубы, чтобы посмотреть на поставленные коронки. Эти зубы были идеальной формы и белизны. Но не настоящие.

После того, как она поставила на место ополаскиватель для рта, у неё в руке снова появилось оружие. Тот самый пистолет. Она несколько раз прокрутила его на пальце за скобу пускового крючка, прежде чем вложить в кобуру при выходе из ванной. Она подошла к окну и внимательно посмотрела на город, расстилавшийся за водной гладью. Цвета немного искажались в отраженном свете силового поля ШП, перенасыщая вид красками, как плохо настроенный телевизор.

Несмотря на то, что она никогда не видела сны, Америка всё ещё казалась ей сказочной, похожей на сон. Настолько она отличалась от её родины, была такой далекой. Здесь не было войны, то есть не было настоящей войны, и несмотря на это люди здесь были недовольны. Они постоянно находили на что жаловаться: бюрократия, любовные неприятности, медицинское обслуживание и отсутствие новейшего смартфона. В этих жалобах часто бывало больше эмоций и страсти, чем когда жители её деревни оплакивали смерть своих близких или методичное уничтожение своего народа. Когда Ханна слушала жалобы на жизнь от своих друзей и коллег, она просто кивала и отделывалась обычными сочувствующими фразами.

Яркие огни, и бытовые удобства, и полный достаток, и телевидение, и спортивные машины, и коронки на зубах, и шоколад, и… список можно было продолжать ещё и ещё… Почти десять лет ей понадобилось, чтобы хотя бы начать привыкать ко всему этому, всё вокруг так быстро менялось, что каждый раз, как она думала, что уже всё узнала, появлялось что-то новое, что нужно было узнать или осмыслить.

Без малейших возражений она согласилась, когда её приемные родители попросили её изменить своё имя на более американское «Ханна». Она не возражала и тогда, когда приёмные родители заменили её фамилию на свою, и подписала все необходимые бумаги. Это были мелочи, совсем незначительные по сравнению с тем, что ей пришлось пережить, они не стоили её волнения. Её все так хвалили за то, какая она была послушная в школе и на тренировках. Она никогда не сдавалась, никогда не бросала начатое. А с чего бы ей? Это было ничем по сравнению с теми часами, которые она провела в том лесу.

Тяжело поверить, что события из её сна происходили всего двадцать шесть лет назад.

Те события никогда не казались до конца реальными. Не раз она позволяла себе поверить, что уже умерла, что она тогда сделала шаг вперед и никогда уже не выбралась из леса. В ранние годы своей геройской карьеры, когда она позволяла себе так думать, она начинала делать слишком много ошибок, подвергала себя чрезмерной опасности. Сейчас, замечая за собой склонность к подобным мыслям, она частенько пыталась заснуть. Пока она спала, её воспоминания были совершенны, безупречны, казались более реальными, чем обычная жизнь, вот потому-то она и старалась спать пореже. Какая ирония, если учесть, как часто ей это было необходимо, чтобы не выпадать из реальности.

Она выросла с любовью к этой стране. С настоящей любовью к ней и её принципам. Ей пришлось побороться за право использовать флаг как часть костюма. Америка была не идеальна, как не может быть идеальным любое творение рук человеческих. Здесь были жадность, испорченность, эгоизм, мелочность, ненависть. Но было и много хорошего. Права, идеи, возможность выбора, надежда и вероятность того, что любой человек здесь может достичь чего угодно, если будет готов приложить усилия. Как только она приняла новую родину, она позволила себе завести друзей, встречаться с мальчиками, стать ближе к приёмным родителям и к их церкви. К тому времени, как она пошла в колледж, акцент у неё почти исчез, и она уже знала достаточно, чтобы хотя бы притворяться, что знает, о чём идет речь, когда другие говорили о поп-культуре, музыке и телевидении.

Она знала, что люди склонны осуждать других, и поэтому она никогда не расскажет, что она видела в тот момент, когда получила свой дар.

Даже верующие встретили бы её с недоверием и насмешками, если бы она сказала, что видела Бога, или кого-то из божьего воинства такими, какие они и есть за гранью человеческого понимания. Что Он дал ей её способности, чтобы она могла спастись. Кто-то предложит и другие толкования, возразит, что Он наделяет сверхспособностями и плохих людей, кто-то будет указывать на научное объяснение. Отчасти она подозревала, что эти гипотетические собеседники были правы. Тем не менее, неопределенности она предпочитала свою веру. Думать о том, что существо, которое она видела, было не милостивой великой сущностью, наблюдающей за человечеством, а злым созданием? Или даже хуже, что оно существовало безо всякого понятия о влиянии, которое она оказывает на людей? Слон среди мошкары? Это была неприятная мысль.

Ханна глянула на часы: 6.30 утра. Она свободно обернула свой шарф с рисунком американского флага вокруг шеи и нижней половины лица и покинула комнату. Энергия превратилась в штурмовую винтовку, висящую сбоку и при ходьбе выстукивающую по её бедру успокаивающий ритм. Она прошла один лестничный пролет вверх, затем дальше, до конца коридора.

Она услышала голоса — мужской и женский, замерла в открытом дверном проеме и постучалась.

— Да? — отозвался Оружейник.

— Я не помешаю?

— Нет. Заходи, — ответил он.

Она вошла в комнату. Помещение напоминало нечто среднее между мастерской и офисом. Два запасных костюма стояли по одну сторону помещения, каждый с небольшими функциональными различиями. Алебарды располагались на стеллаже позади стола Оружейника, одна из них была разобрана на части. Один из отсеков стеллажа был пуст — ещё одна из Алебард лежала перед Оружейником.

— Ты опять заработался и забыл поспать, Колин? — спросила Ханна, хотя ответ был очевиден.

Он нахмурился, дотянулся до компьютера и нажал на кнопку. Посмотрел на время и пробормотал:

— Вот чёрт.

— Доброе утро, мисс Ополчение, — донесся из компьютера женский голос.

Ханна от удивления моргнула:

— Привет, Дракон. Извини, я не сразу поняла, что ты здесь. Доброе утро.

— Ты сегодня рано, — заметила Дракон. — И ушла ты поздно, исходя из того, что я вижу по сети. Проблемы со сном?

— Я вообще не сплю, — призналась Ханна. — Не по-настоящему, с тех пор, как получила способности.

— Правда? Я тоже.

Колин откинулся в кресле и потер глаза ладонями:

— Да я бы отдал левую ногу на отсечение за такую маленькую привилегию.

Ханна кивнула. Существовали ли похожие на неё люди? Она задала вопрос экрану компьютера:

— А ты помнишь?

— Прости, ты о чём? Я не поняла, — ответила Дракон.

— Неважно.

Ханна знала, что если бы Дракон помнила, то ответ на её вопрос был бы совсем другим. Дракон была слишком умна, чтобы не углядеть связь.

— Мы разговаривали на профессиональные темы, — сказал Колин. Он показал на лежащую перед ним Алебарду. — Вот, увиливаю от прямых обязанностей, занимаясь технарской фигнёй. Думаю, сегодняшний проект удался.

— Правда?

Оружейник встал, взял Алебарду в одну руку. Нажал на кнопку на рукоятке, и лезвие стало расплывчатым. Даже не замахнувшись оружием, он позволил его концу упасть на пустой манекен из нержавейки, на котором должен был висеть его запасной костюм. Пыль разлетелась от того места, где лезвие коснулось манекена. Оно прошло насквозь, не встретив сопротивления. Обломки манекена загрохотали по полу.

— Впечатляет, — сказала она ему.

Он снова нажал на кнопку, и расплывчатость вокруг лезвия рассеялась в дымке стального цвета, оставляя обычное топорище оружия.

— Проблема лишь в том, что оно чувствительно к силовым полям, огню и другим высоким энергиям, а ещё аппарат занимает слишком много места на верхнем конце оружия. Несмотря на мои способности к миниатюризации, мне придется обходиться без некоторых привычных инструментов.

— Уверена, ты с этим разберешься, — сказала ему Ханна. Затем, с напускной суровостью, она уперла руки в бедра. — Так, больше меня не отвлекать. Какой разговор ты всё откладывал и откладывал?

Колин провел рукой по своим коротким каштановым волосам, вздохнул.

— Правильно. Это дело касается тебя в той же степени, что и меня.

Он прошёл обратно к своему столу и плюхнулся в кресло. Скинул со стола отвертку и пару плоскогубцев, закинул туда ноги, положив одну на другую. Потянулся в сторону, вытащил кипу папок и бросил на стол.

— Суинки решила принять меры из-за последних событий. Грядёт реструктуризация Протектората и Стражей.

Ханна поморщилась.

— Насколько всё плохо?

Колин ответил ей, пожимая плечами:

— В случае со Стражами мы теряем Эгиду. Суинки и СКП хотят посмотреть, как он справится с управлением другой командой, и родители парня не против. Он подольше останется в Стражах, чтобы создать впечатление, что он моложе, чем на самом деле.

— Какая досада. А кто вместо него?

— Это будет обмен. Мы получим Сталевара из Бостонской команды.

— Я его не знаю, — призналась Ханна.

— Он хороший парень с отличным послужным списком, — вмешалась Дракон из глубины компьютера. — У него металлический организм, он может впитывать металлы через кожу. Сильный, выносливый, везде на хорошем счету, высокие оценки на тактических учениях. Обаятельный, и поиск по сети на его тему показывает количество отзывов больше среднего, что впечатляет, учитывая, что он один из фигурантов “дела 53”.

— Татуировка у него есть? — спросила Ханна.

— Клеймо на пятке. Не татуировка, но что-то похожее.

Ханна кивнула.

— Что ещё?

Колин нахмурился:

— Нам нужно выбрать ещё двух Стражей для перевода в другие крупные команды по соседству. Я выбрал Крутыша, к остальным я слишком привязан.

— Страшила?

— Он совсем новенький. Может быть, Суинки и удастся убедить, но подозреваю, что она решит, что отдавать новичка нехорошо.

— Хм. Рыцарь не сможет отправиться в Бостон. Слишком много проблем с переездом, — Ханна глянула на компьютер. Большего она не могла сказать.

— Ты можешь говорить свободно, — сказал Колин. — Дракон либо уже прочитала записи по этому вопросу, либо читает сейчас.

— У Рыцаря здесь много обязательств. Его отец ждет, что Рыцарь начнет помогать ему с фирмой, — сказала Дракон, подтверждая слова Колина. — Мисс Ополчение права, он привязан к этому месту. Кроме того, у него тут девушка.

Ханна кивнула.

— Больно будет расставаться с Вистой или Стояком. Они — наша тяжёлая артиллерия, и они стали местными знаменитостями после того, как участвовали в этом кошмаре с бомбами. Призрачный Сталкер?

Колин помотал головой.

— Если передать другой команде кого-то типа Призрачного Сталкера, то проблем будет больше, чем c новичком вроде Страшилы. У неё проблемы с дисциплиной.

— До сих пор? — спросила Ханна. Оружейник кивнул.

Ханна нахмурилась.

— Ладно. Значит предложи Призрачного Сталкера и Крутыша. Если Суинки отвергнет Призрачного Сталкера, объясни, что той не помешало бы сменить атмосферу. Суинки потом будет тяжелее отвергнуть вариант со Страшилой.

Колин потёр подбородок, там, где борода касалась краев его челюсти, кивнул.

— Если же она не согласится отдать никого их них, а тебе всё-таки будет необходимо найти решение, можешь предложить Стояка. В любом случае он этим летом заканчивает обучение, и у него тут достаточно друзей и связей, чтобы он захотел присоединиться к Протекторату Броктон-Бей, когда ему исполнится восемнадцать. Это для нас будет самым лучшим вариантом, кроме того, непохоже, чтобы Бостон или Нью-Йорк испытывали недостаток в кейпах.

Колин вздохнул.

— Я никогда не разбирался в этих вопросах так же хорошо, как ты.

Ханна не знала, что на это ответить. У Колина были свои сильные стороны, но в данном случае он был прав.

Он продолжил:

— Поздравляю, — он взял вторую папку и протянул ей.

— С чем? — она взяла папку, открыла её.

— В нашей команде тоже изменения, в соответствии с решением Суинки и прочего начальства. Тебя повысили. В течение следующих двух недель это здание и команда перейдут под твоё управление.

Она стояла, ошеломлённая, перелистывая документы в папке.

— А куда направляют тебя?

— В Чикаго.

У Ханны на лице расцвела улыбка:

— Чикаго! Это потрясающе! И город больше, и команда крупнее! А куда переводят Мирддина?

— Он остаётся в Чикаго.

Ханна покачала головой:

— Но ведь…

Она запнулась.

Суровое выражение на лице Колина говорило само за себя.

— Мне так жаль, — сказала она.

— Это всё политика, — сказал Колин, откинувшись на кресле. — Я хорош в своём деле. Могу похвастаться, что разбираюсь в этом лучше, чем большинство. Я работаю как вол, чтобы внести свой вклад в общее дело. Но когда речь заходит о том, чтобы вести переговоры, работать с людьми, управляться с бюрократией… Мне это никогда хорошо не удавалось. Из-за этого меня понижают, и, вероятно, больше мне не представится возможность управлять командой.

— Прости. Я знаю, как ты хотел…

— Всё в порядке, — ответил он, но по резкому и жёсткому тону голоса было ясно, что это не так. Он отвернулся и коснулся клавиш на клавиатуре. На его лице отразился голубоватый отсвет экрана. Колин нахмурил лоб.

— Дракон, помнишь, ты давала мне программу по прогнозированию возможности возникновения угроз S-класса? Я выпустил несколько её модификаций и запустил некоторые параллельно. Было бы неплохо, если б ты взглянула на одну из программ, я назвал её HS203. Она под достаточно сильной защитой, но если ты подождешь секундочку, я…

— Я уже смотрю, — прервала его Дракон, — и вижу, что ты сделал. Соединил мои данные с данными об атмосферных потоках. Думаю, мне всё понятно.

Ханна обошла стол и склонилась над плечом Колина, чтобы посмотреть на монитор. На карту восточного побережья было наложено изображение радужного облака.

— Мне это ни о чём не говорит.

— Нет ничего случайного, — пояснил Колин с напряжением в голосе. — Если достаточно глубоко покопаться, у любой информации обнаруживается упорядоченная структура. Дракон начала работу над системой раннего оповещения о приближении Губителей, чтобы проверить, сможем ли мы предсказать место их следующего появления, и хоть как-то подготовиться. Мы знаем, что они следуют определенным правилам, хоть мы и не знаем, почему. Они приходят по одному, с разницей в несколько месяцев, за короткий промежуток времени они очень редко наносят удар в одну и ту же точку. Мы знаем, что их притягивают уязвимые места, те, где они могут нанести наибольший ущерб. Ядерные реакторы, Клетка, местности, пострадавшие от стихийных бедствий…

Он кликнул мышкой, и картинка одного из участков побережья увеличилась.

…или место продолжающегося конфликта, — закончила за него Ханна, её глаза широко распахнулись, — АПП, Империя восемьдесят восемь, местное противостояние банд? Губитель идёт сюда? Прямо сейчас?

Колин ничего ей не ответил.

— Дракон? Броктон-Бей попадает в предсказанную зону, и он находится достаточно высоко в списке мест, лидирующих по количеству негатива в СМИ. Добавь мои данные по взаимосвязи между резкими скачками температуры и давления воздуха, и…

— Данные верны, — в голосе Дракона, тщательно обезличенном компьютерной обработкой, не было и тени сомнения.

— Настолько верны, чтобы звать на помощь?

— Настолько.

Колин быстро развернулся, крутанувшись на кресле, и дотянулся до небольшого пульта управления. Он откинул стеклянную панель и щёлкнул выключателем. Сразу же раздался зловещий вой сирен воздушной тревоги.

— Дракон, я свяжусь с командами Протектората и Суинки. Ты оповести остальных. Ты знаешь, кто из них нужен больше всего.

— Уже этим занимаюсь.

Он повернулся к Ханне, на короткое время их взгляды встретились. Многое было сказано без слов при этом обмене взглядами, и она бы не сказала, что ей понравилось то, что она заметила в глазах Колина.

Проблеск надежды?

— Мисс Ополчение. Поднимайте местных кейпов. И нам нужно место для сбора.

Она задвинула подальше собственные заботы.

— Есть, сэр!